Лицо в темноте - Страница 107

107

— Я предпочла бы пломбир с орехами, но салат мне тоже нравится.

Встав, Эмма отобрала четыре крупных помидора, несколько перцев разных цветов и формы, лук, грибы, какую-то тыкву, цветную капусту и пучок моркови.

— Этого более чем достаточно, — заключила она.

— Я всегда готовлю много, — сымпровизировал Майкл. — Конрой настоящий истребитель салатов.

— Понятно, — улыбнулась Эмма и отобрала у него нож. — Давай я займусь этим, а ты приготовишь мясо.

— Ты умеешь готовить?

— Да, — засмеялась она. — А ты?

— Нет.

Она пахла, как дикие цветы, свежо и нежно. Майклу захотелось прижаться губами к ее шее. Но он лишь коснулся волос на затылке, и в глазах Эммы появилась тревога.

— Я даже не представлял, что ты умеешь готовить.

— Мне это нравится.

Майкл стоял близко, но не настолько, чтобы она испугалась. Возможно, это было неловко, но не страшно.

— У тебя хорошо получается.

— Пять лет я завоевывала призы за резку овощей. А теперь уходи.

Когда салат был готов, Эмма поставила его на круглый деревянный стол у симпатичной клумбы с петуниями. Увидев, что Майкл неплохо справляется с мясом, она вернулась в дом. Упаковка бумажных тарелок поставила Эмму в тупик. Кроме нее, в буфете были три пустые бутылки из-под пива, ящик, заполненный кетчупом и пакетиками с горчицей, а также целые залежи консервированной пасты; в посудомоечной машине оказалось постельное белье, а в микроволновой печи — две симпатичные фарфоровые тарелки с бутончиками роз по краям, такие же блюдца, пара ножей и вилок.

К тому времени, как Майкл пожарил мясо, Эмма уже накрыла на стол.

— Салатницу я не нашла, — сказала она.

— Ага, салатница, — глубокомысленно произнес он, ставя мясо.

Сейчас, когда Эмма здесь, улыбается ему, а ее рука лежит на голове собаки, глупо делать вид, что он знает, как готовить. Если им суждено познакомиться друг с другом по-настоящему, пусть она с самого начала узнает, куда попала.

— Позаботься, чтобы у Конроя не возникло никаких мыслей по поводу моего бегства, — сказал Майкл и перемахнул через проволочную ограду. Вскоре он вернулся с бутылкой «Вишбон» и толстой синей свечой. Засмеявшись, Эмма оглянулась и увидела женщину, стоящую у двери соседнего дома. Так как это показалось ей совершенно естественным, она помахала соседке рукой.

— Миссис Петровски тебя приветствует, — сказал Майкл.

— Это ее посуда?

— Ага.

— Очень милая.

— Я хотел, чтобы на этот раз было лучше, чем бутерброд на пляже.

Эмма пододвинула ему салат.

— Я рада, что ты пригласил меня. В Нью-Йорке мы не смог ли тогда поговорить и посмотреть город. Извини.

— В следующий раз, — ответил Майкл, разрезая мясо.

Они сидели за столом почти до темноты. Эмма уже забыла, что можно болтать о пустяках, смеяться за ужином под негромкую музыку при свете мерцающей свечи. Конрою перепала часть жаркого Эммы, и теперь пес храпел у ее ног. Впервые за много месяцев она почувствовала, что дикое напряжение и страх покидают ее.

Майкл заметил перемену в настроении гостьи, словно мышцы У Эммы постепенно расслаблялись одна за другой. Она не упоминала о своем браке, и Майклу это казалось странным. У его знакомых мужчин и женщин, прошедших через развод, это было излюбленной темой.

Когда из радиоприемника донесся вкрадчивый голос Розмари Клуни, Майкл поднял Эмму на ноги.

— Под старые вещи танцевать лучше всего, — сказал он.

— Вообще-то я не…

— И мы доставим такую радость миссис Петровски.

Он мягко привлек ее к себе, и Эмма машинально начала двигаться в такт музыке, закрыв глаза и сосредоточившись на том, чтобы игнорировать чувства, заползающие в душу. Она не хотела чувствовать ничего, кроме умиротворенности.

Они танцевали на траве. Ветерок стих до еле заметного шелеста, и когда Эмма открыла глаза, то увидела пламенеющее на западе небо.

—Дожидаясь тебя, я прикинул, что мы знакомы около восемнадцати лет.

Он провел пальцем по ее руке. На этот раз Эмма не отпрянула, но застыла на месте.

— Восемнадцать лет, — повторил Майкл. — А дни, проведенные с тобой, можно сосчитать на пальцах одной руки.

— В первую нашу встречу ты совершенно не обратил на меня внимания, — улыбнулась Эмма. — Тебя ошеломило «Опустошение».

— Одиннадцатилетние мальчишки не замечают девочек. Это приходит к тринадцати годам, в редких случаях к двенадцати.

Прыснув, Эмма не стала возражать, когда Майкл привлек ее чуть ближе.

— Я это где-то вычитал. Полностью развитыми они становятся лишь тогда, когда юная особь мужского пола ждет номер «Иллюстрированного спорта» с купальными костюмами так же нетерпеливо, как и футбольное обозрение.

— Ты много потерял. Я тогда безоглядно влюбилась в тебя.

— Неужели?

— По уши. Твой отец рассказал мне, как ты свалился с крыши, катаясь по ней на роликовых коньках. Я хотела спросить тебя об ощущениях.

— До или после того, как я пришел в сознание?

— В полете.

— По-моему, я провел в воздухе около трех секунд. Лучшие три секунды моей жизни.

Эмма надеялась, что он скажет именно это.

— Твои родители живут там же?

— Да. Их не выгонишь оттуда и гаубицей.

— Как хорошо, — мечтательно произнесла Эмма, — иметь такое место, которое всегда будет домом. Я чувствовала то же самое по отношению к квартире-студии.

— Ты собираешься жить там, когда вернешься?

— Не знаю. — В ее глазах появилось затравленное выражение. — Может, я никогда не вернусь туда.

«Наверное, она любит мужа и переживает, что брак распался», — подумал Майкл.

— У нас вдоль побережья есть симпатичные места. Я помню, тебе нравится вода. Ты по-прежнему хочешь научиться серфингу?

107