Лицо в темноте - Страница 56

— Нет. Лучше я приглашу вас с Марианной поужинать.

— Куда? — Марианна опасно свесилась через перила. Брайан улыбнулся:

— Выбор за тобой.

Вынужденный согласиться с решением дочери, Брайан начал играть роль уступчивого отца. Он купил ей литографию Варола, дорогую лампу от Тиффани со знаками Зодиака и обюссонский ковер нежно-голубых и розовых тонов. В течение недели, которую Брайан провел в Нью-Йорке, он ежедневно заглядывал к ней с подарками. Эмма пыталась возражать, но, заметив, какое он получает от этого удовольствие, оставила отца в покое.

Накануне его отъезда в Лондон они устроили первую вечеринку. На дорогом ковре стояли упаковочные коробки. Лампа от Тиффани украшала карточный столик. Еда подавалась на пластиковых тарелках и хрупком лиможском фарфоре, принесенном миссис Картер. Радиоприемник был заменен подаренным Джонно стереокомплексом, от которого дрожали стены.

Студенты колледжа смешались с музыкантами и звездами Бродвея. Одежда варьировала от джинсов до шелковых платьев с шитьем. Споры и смех тонули в реве музыки.

Эмма ощутила ностальгическую тоску по вечеринкам, которые помнила с детства, по лежащим на подушках людям, по красоте и свету. Потягивая, как всегда, минеральную воду, она наблюдала.

— Интересный вечерок, — заметил Джонно, обнимая ее за плечи. — Пиво осталось?

— Давай посмотрим.

Эмма увела его на кухню. В холодильнике были только бутылка вина и почти пустая упаковка «Беке». Открыв пиво, Эмма протянула Джонно:

— Как в прежние времена.

— Более или менее. — Тот понюхал ее стакан. — Хорошая девочка.

— Я редко пью.

— Не стоит оправдываться. Брай развлекает себя. — Джонно кивнул в ту сторону, где на полу сидел Брайан и, как менестрель, перебирал струны акустической гитары.

Эмма глядела на отца, напевающего для себя и окружающей его группы, и ее захлестнула бесконечная любовь и нежность.

— Он наслаждается своей игрой не меньше, чем выступлениями на стадионе или работой в студии.

— Больше, — сказал Джонно. — Хотя, по-моему, не знает этого.

— Кажется, он чувствует себя здесь лучше. — Эмма оглядела людей, собравшихся в ее доме. Ее доме. — По сравнению с его охранной системой даже королевские гвардейцы в Букингемском дворце выглядят просто жалкими любителями.

— Раздражает?

— Нет. Хотя постоянно забываю код. Люк говорил тебе, что послал мои снимки Тимоти Раньяну?

— Как-то упоминал. Есть проблемы?

— Не знаю. Раньян предложил мне работу на полставки в качестве ассистентки.

Джонно подергал ее за волосы, которые она собрала на затылке в конский хвост.

— Лишь жалкая кучка людей начинает сверху, Эмма.

— Не в этом дело. Раньян входит в десятку лучших фотографов страны. О работе с ним можно только мечтать.

— Ну и?..

— Почему он предложил мне работу, Джонно? Дело в моих снимках или в тебе и моем отце?

— Спроси об этом Раньяна.

— Я собираюсь. «Американский фотограф» опубликовал мой снимок только потому, что его предложил Люк.

— Вот как? — мягко заметил Джонно. — Значит, снимок не достоин столь высокой чести?

— Снимок чертовски хороший, но…

— Улыбнись, Эмма. Нельзя жить, постоянно ища тайный смысл во всем происходящем. Плохом ли, хорошем ли.

— Люк с самого начала оказывает мне неоценимую помощь. Но это не то же самое, что давать нам с Марианной кулинарные уроки.

— По-другому и быть не может, — сухо отозвался Джонно.

— Я хочу, чтобы работа у Раньяна была только моей заслугой. У тебя есть музыка, Джонно. То же самое я испытываю к фотографии.

— И у тебя хорошо получается?

— Очень хорошо.

— Тогда все в порядке. — Сочтя тему закрытой, Джонно повернулся к гостям. — Ну и сборище.

— Жаль, что здесь нет Пи Эм и Стиви.

— Как-нибудь в другой раз. Но среди новых лиц мелькают знакомые. Я вижу, ты откопала Блэкпула.

— Папа случайно встретил его вчера. В эти выходные он работает в «Мэдисон-Сквер-Гарден». В городе не осталось ни одного билета. Ты пойдешь?

— И не подумаю, — нахмурился Джонно.

— Но он ведь записал три песни Макавоя — Донована.

— Это бизнес.

— Почему ты его не любишь? Джонно пожал плечами:

— Сам не знаю. Наверное, дело в его самодовольной улыбке.

— Полагаю, он имеет право быть самодовольным. Четыре золотых альбома, две «Грэмми», сногсшибательная жена.

— Которая с ним не живет, как мне говорили. Он, по-моему, увлекся нашей любимой рыжей подругой.

— Марианной?

Эмма обернулась, нашла взглядом бывшую соседку по комнате, устроившуюся у окна вместе с Блэкпулом, и вдруг о шутила странное чувство — смесь ревности и тревоги.

— Дай мне сигарету, — пробормотала она.

— Марианна уже взрослая девушка.

— Разумеется, только он годится ей… — Эмма осеклась, вспомнив, что Джонно всего на четыре-пять лет старше Блэкпула.

— Та-та-та, — усмехнулся тот. — Прикуси язычок, девочка. Но Эмма не улыбнулась.

— Просто она такая беззащитная.

— Ну конечно, невинная сестра-монахиня.

— Брось, Джонно.

Взяв стакан, она уставилась на Блэкпула. «Фамилия ему идет », — подумала она. У него черные блестящие волосы, и одет он в свой любимый черный цвет. Кожа, замша, шелк. Изменчивое чувственное лицо. Прямо Хитклифф — как его представляла Эмма. Правда, она считала, что персонаж Эмилии Бронте — скорее саморазрушительный образ, нежели героический. Рядом с Блэкпулом ее подруга казалась тонкой свечкой, готовой к тому, что ее зажгут — и сожгут дотла.

— Просто большую часть жизни она провела в этом чертовом пансионе.

— На соседней с тобой кровати, — заметил Джонно. У Эммы не было настроения смеяться.