На Слоун-сквер торговали цветами. Даже в Рождество здесь за соответствующую цену можно купить весну. Но Эмма прошла мимо. Было бы странно вдруг преподнести букет матери.
Своей матери. Она не могла считать Джейн Палмер своей матерью. Даже имя казалось ей вычитанным из книги. Но лицо Эмма помнила, оно являлось ей в снах, помрачневшее от раздражения, предвещавшее затрещины или тычки. Лицо со снимков в «Пипл», «Инкуайрер» и «Пост».
Лицо из прошлого, которое не имеет отношения к дню сегодняшнему.
Тогда зачем Эмма идет сюда? Об этом она думала, пока шла по узкой ухоженной улице. Затем, чтобы решить то, что следовало решить много лет назад.
Возможно, Джейн сочла забавной шуткой переезд в фешенебельный район, где в свое время жили Оскар Уайльд и Джеймс Уистлер. Челси всегда привлекал художников, писателей, музыкантов. Здесь иногда бывает Мик Джаггер. Или бывал. Но это не имело значения. Эмма пришла увидеться лишь с одним человеком.
Вероятно, Джейн привлекли контрасты. Челси был низкопробным и добропорядочным, необузданным и спокойным. Проживание в элитном особняке стоило здесь целое состояние. Или переезд Джейн как-то связан с тем обстоятельством, что Бев тоже обосновалась в Челси?
Но и это вряд ли имело значение.
Эмма глядела на дом, нервно теребя ремень сумочки. Особняк с претензией на старину решительно отличался от маленькой квартирки, где они с Джейн когда-то жили. Хотя простоту викторианского стиля чуть-чуть нарушали более поздние архитектурные дополнения, особняк выглядел бы по-своему очаровательным, если бы не зашторенные окна и нерасчищенная дорожка. Никто даже не потрудился украсить его рождественскими венками из хвои или гирляндами.
Эмма с грустью вспомнила о доме Майкла. Хотя в Калифорнии не было снега, у Кессельрингов царило радостное веселье. Она тут же напомнила себе, что приехала домой не для празднования Рождества. И вообще она приехала не домой.
Толкнув калитку, Эмма пошла по заметенной снегом дорожке к входной двери и уставилась на молоток, словно ожидая, что бронзовая львиная голова вдруг превратится в разбитое лицо Джекоба Марли. Наверное, такой впечатлительной ее сделали предстоящее Рождество или призраки детства.
Замерзшей рукой Эмма подняла молоток, бронзовую львиную голову, и стукнула в дверь.
Никакого ответа. Она постучала снова, надеясь, что ее не услышат, так как дом пуст. Но сможет ли она тогда сказать, что I сделала все от нее зависящее, чтобы выбросить Джейн из головы и из сердца? Эмме хотелось убежать. От этого дома, от бронзовой львиной головы, от женщины, видимо, никогда полностью не уходившей из ее жизни. Внезапно дверь распахнулась.
От неожиданности Эмма лишь молча смотрела на женщину в красном шелковом халате, который обтягивал непомерно раздавшиеся бедра. Спутанные волосы падали на широкое одутловатое лицо. Незнакомое лицо. Эмма узнала глаза. Прищуренные, злые, красные от выпивки, наркотиков или недосыпания.
— Ну? — Джейн запахнула халат, и на ее пальцах сверкнули бриллианты. К своему ужасу, Эмма уловила запах джина. — Слушай, милочка, в субботний вечер можно найти занятие и получше, чем стоять в дверях.
— Кто там, черт побери? — донесся со второго этажа раздраженный мужской голос.
— Заткнись, хорошо? — крикнула в ответ Джейн и повернулась к Эмме: — Как видишь, я занята.
«Уходи, — приказала себе девушка, — просто повернись и уходи».
— Мне хотелось бы поговорить с вами, — услышала она свой голос. — Я Эмма.
Джейн не шелохнулась, только еще больше прищурилась. Она увидела молодую женщину, высокую, стройную, с бледным утонченным лицом и светлыми волосами. Увидела сначала Брайана, потом свою дочь. И на миг ощутила нечто похожее на сожаление. Затем скривила рот:
— Так-так-так. Маленькая Эмма вернулась домой к маме. Значит, хочешь поговорить со мной?
Она издала резкий смешок, от которого девушка вздрогнула, приготовившись к пощечине. Но Джейн отошла от двери, освобождая дорогу:
— Заходи, дорогая. Поболтаем.
Ведя Эмму в захламленную гостиную, она занималась подсчетами. В комнате воняло перегаром и застоявшимся дымом. Не табачным.
Ежегодные чеки от Брайана скоро прекратятся. Никакими угрозами и жалобами не удастся вырвать у него ни пенса. Остается девчонка. Ее маленькая Эмма. «Женщине надо думать о будущем, — решила Джейн. — Особенно если у нее большие запросы, дорогие привычки».
— Не хочешь выпить? Отметить нашу встречу?
— Нет, спасибо.
Пожав плечами, Джейн налила стакан для себя. Когда она повернулась, красный шелк на пышных бедрах распахнулся.
— За семейные узы? — предложила она, поднимая стакан, и засмеялась. — Кто бы мог подумать, ты здесь, после стольких лет! Садись, Эмма, милочка, расскажи мне о себе.
— Рассказывать нечего, — ответила та, осторожно садясь на край кресла. — Я приехала в Лондон только на праздники..
— На праздники? Ах да, Рождество, — усмехнулась Джейн и постучала ногтем по стакану. — Ты принесла мамочке подарок?
Эмма покачала головой. Она снова чувствовала себя ребенком, запуганным и одиноким.
— Вернувшись домой после стольких лет, могла бы принести матери хоть небольшой подарок. Ну ладно. Ты никогда не была внимательным ребенком. А теперь уже совсем взрослая, да? — Она взглянула на бриллиантовые серьги Эммы. — И не плохо устроилась. Шикарные учебные заведения, шикарная одежда.
— Я учусь в колледже, — беспомощно ответила Эмма. — Работаю.
— Работаешь? За каким чертом ты работаешь? Твой старик купается в деньгах.
— Мне это нравится. — Эмма испытывала к себе отвращение за то, что заикается. — Я хочу работать.